Le renard dingue
Первый блин, не то чтобы комом.
Октябрь - декабрь 2010.
Поностальгируем с Мессиром.
читать дальшеС наслаждением вдохнув свежий вечерний воздух, Асмодей медленно покатал его на языке, дегустируя со знанием дела. О да, это определенно был его город! Великолепный коктейль из страстей приятно щекотал обоняние. Асмодей предпочитал доверять лишь ощущениям, ведь слух или зрение всегда готовы обмануться даже у демона. Он пришпорил коня, и тот двинулся вперед легкой рысью. Разумеется, разъезжать верхом высокопоставленному архидемону было явно не по рангу, но от колесниц, карет и пышных церемоний Асмодей до полного отвращения устал уже дома, где подобными формальностями пренебрегать было просто невозможно. Ну а на земле он мог быть кем угодно и вести себя соответственно. Разве кто-то посмеет сделать ему замечание?!
Сегодня демон выехал прогуляться не просто так, у него была вполне определенная цель − юный смертный по имени Ренье. Асмодей наблюдал за ним уже довольно давно. К каким-то двадцати годам на парне висело столько грехов, что искупить их не хватит и двух вечностей, не говоря уж об одной. Месье Ренье де Ларошфуко уже заочно принадлежал Аду и, сам того не подозревая, благополучно на него работал. Но Асмодей хотел получить мальчишку в свое собственное распоряжение. Само собой, Князь будет в ярости. Стоило подождать еще несколько лет, и юный паршивец мог натворить такого, что оставалось бы только удивляться да радоваться. Однако Асмодею он нравился именно таким, совсем юным, со взглядом невинного обольстителя – абсолютно черная душа, заключенная в ангельском теле. С возрастом эти черты станут грубее, запечатлев в себе следы порока, и потеряют все свое очарование. Не то, чтобы демону было безразлично мнение Хозяина. На самом деле ему было просто плевать. Все равно ему как обычно все сойдет с рук. Да и в конце концов, он вполне заслужил новую игрушку.
Погруженный в собственные мысли, Асмодей и не заметил, как добрался до места. Какой-то богатый особняк − демон не утруждал себя запоминанием названий или имен, важно лишь то, что именно на этом приеме сегодня находился объект его вожделения. Прекрасно выдрессированный слуга, привычный к причудам богатых господ, одним мимолетным взглядом оценив шикарное платье новоприбывшего, и бровью не повел, принимая его коня.
− Как Вас представить, господин? − еще один лакей вытянулся по струнке перед гостем. Асмодей лишь нетерпеливо отмахнулся. Не называть же ему свое настоящее имя, в самом деле.
Войдя в зал, он обвел присутствующих оценивающим взглядом. Подняв со стола недопитый кем-то бокал красного вина, Асмодей слегка пригубил его. Потрясающий вкус − великолепная смесь неискушенности и неосознанного до конца желания. Кроме того, обладательница губ, касавшихся этого хрусталя, совсем недурна собой. Асмодею вдруг захотелось попробовать всю ее целиком. Он уже было начал искать в толпе юную красавицу, но быстро передумал. Сейчас у него другие планы, а девчонка и до завтра никуда не денется.
Наконец демон заметил того, за кем, собственно, сюда и явился. Ренье стоял в противоположном конце зала, презрительно повернувшись спиной к гостям, и мило болтал с − ну надо же! − той самой красоткой, которую только что выбрал для себя сам Асмодей. И девушка уже была целиком и полностью во власти его бессовестных глаз. Да уж, пытаться отбить жертву у демона, пусть даже и неосознанно, − задача довольно опасная. Однако это служило лишним доказательством того, что в выборе объекта своей игры Асмодей не ошибся. А впрочем, часто ли он вообще ошибался? Незаметно проскользнув мимо юноши, демон прихватил глоток его дыхания. Вкус солоновато-сладкий с легким привкусом горького миндаля. Этот подлец абсолютно точно хотел заполучить девчонку, но убивать, похоже, не собирался. Ну что ж, ты получишь того, кого захочешь убить.
Для того чтобы забрать какого-нибудь смертного, Асмодею было достаточно заманить его в свои объятия, что, к слову сказать, труда обычно не составляло, а уж потом несчастные были готовы на все что угодно, лишь бы не оказаться отвергнутыми. Но в этот раз демон решил максимально усложнить правила игры. Оно почти наверняка того стоило.
Как любое существо, никогда не имевшее истинного возраста, Асмодей мог казаться кем угодно − от почти ребенка до древнего старика. Как правило, он выглядел лет на двадцать пять − идеальный на его взгляд возраст для мужчины. Но сегодня демон сбросил себе несколько лет, и теперь ему было не дать и восемнадцати. Огромные, ставшие изумрудно-зелеными, глаза широко распахнулись, удивленно разглядывая обстановку и знатный сброд вокруг, походка сделалась неуверенной и даже слегка неуклюжей. Эдакий провинциальный кузен, впервые оказавшийся в большом городе. Заняв кресло неподалеку от Ренье и продолжая нервно вертеть бокал в руке, Асмодей вперил в юношу восхищенно-невинный взгляд. Ну, не разочаруй меня...
– Эй! – услышал лишь мальчишка, больше никто. Определить источник зова он не сможет, но это заставит его посмотреть в нужном направлении. Едва перехватив его взгляд, смущенно отвести глаза, легкая полуулыбка, еще один взгляд – и ловушка захлопнется.
Прием в честь выхода в свет младшей дочери Герцога Де ЛаРошфуко Селестины в родовом поместье Chateau de Verteuil, фамильном особняке дома ЛаРошфуко был в самом разгаре. Музыка радовала слух, богатство уборов – глаз, восторженный шепоток – себялюбие.
Очаровательная, словно едва распустившийся бутон Селестина не выглядела очень счастливой: Ренье уделял внимание кому угодно, например, вон той провинциальной баронессишке с голубыми глазами, только не ей. Греховная связь должна оставаться втайне. И поэтому она ни словом ни делом не должна выказывать ревность. Внезапно прекратить оказывать знаки внимания юным прелестницам Ренье никак не может, это вызовет подозрения. Несмотря на то, что сердце юноши принадлежит только ей, он должен, он будет продолжать прежнюю жизнь, принося эту «жертву» ради их любви, ради их тайны.. Его доводы были действительно убедительны и верны, однако облегчения они не приносили. Уж очень старательно Ренье «приносил себя в жертву», очень старательно.
Провинциальный кузен, несмотря на простоту и некоторую неуклюжесть вызвал весьма бурную реакцию у юных охотниц за титулованными простофилями, мечтательных особ и иже с ними. Удивленные изумрудные глаза и богатый туалет, вкупе с этаким налетом неизвестности Только лишь ждали удобного случая или того, кто мог бы их представить по этикету и возбужденно перешептывались.
«А вы слышали, что Эта Де Круа натворила? Мне рассказала моя горничная, какая глупость! А герцог так и вьется вокруг этой несносной Кларисинды, и что он только в ней нашел? Уродина, и этот ужасный убогий крой платья! Абсолютно ей не идет, не находите? Вот мне вчера привезли настоящий шелк, он лазурный, невероятно дорогой, я велю сшить из него.. . Сапфиры? Какая гадость? Ах, а кто же он? Да вот же, посмотри левее. Вы никогда его раньше не видели, mien cher? Я тоже..И, хорош, несмотря на юность… Ой, уж точно лучше того титулованного старого сморчка…»
Времена меняются, а люди – нет.
Человек же, ради которого сам архидемон притащился в этакую даль по своему обыкновению попирал все правила этикета. Теперь его парик, которые он терпеть не мог, вопиющим пренебрежением и памятником неприличности валялся на столике неподалеку.
Сам же Ренье уже в деталях представлял, как это будет завораживающе приятно – слизывать алые капельки вина с обнаженной груди, как будут шуршать торопливо задираемые юбки и светиться белизной в мягком полумраке свечей обнаженные бедра, как будут соблазнительны оскаленные зубки, что сейчас не показываются даже в застенчивой улыбке. Да, она потом будет писать ему всевозможные объяснения в чувствах, и плакать, и простить встречи и, ну разумеется, как же без этого, - думать, что он обязательно на ней женится и она станет Герцогиней Де Ларошфуко, достойной представительницей рода древнего и именитого, идущего от Франциска Де ЛаРошфуко, и плакать, и надеяться, и ждать, а потом, даже, может быть, повесится, когда поймет, что обманута.. Но это будет потом, а пока она смотрела на Ренье широко раскрытыми глазами и не верила в свое счастье. Репутация повесы, пьяницы и злостного рокового герцога была одновременно пугающей и притягательной. Мамы тщетно пытались уберечь от него своих незамужних дочерей, а сами втайне мечтали очутиться на их месте, быть одаренными вниманием и предметом вожделения этого человека. Но его прекрасные серые глаза, и речи, и манеры, и завистливый шепоток девиц – от этого у Кларисинды окончательно вскружилась голова.
Ренье показалось, что он ослышался. Галлюцинации в таком раннем возрасте, несмотря на столь разгульную жизнь? Он обернулся, подавив первый едва сдерживая порыв немедленно пристукнуть наглеца, посмевшего так окликнуть его, хоть это будет сам король.
Он обернулся, подавив злость, с ровным и даже каким то равнодушным выражением лица. Ничего не изменилось, ничего нового, ничего мало-мальски интересного. Сплетницы по-прежнему сплетничали, музыканты – играли, свечи – горели.. Вроде бы вполне обыденный порядок вещей, но что-то определенно было не так. Ренье скользнул взглядом по зале и совсем уж было собрался продолжить свой милый тет-а-тет с надувшей губки Кларисиндой: он даже не удосужился дослушать, отвернувшись на полфразы, - как заметил Его. Изумрудные глаза мальчишки выражали неприкрытый восторг. Нус, восторженными взглядами Ренье давно было не удивить, а вот новое, ранее не встречавшееся прехорошенькое лицо в доме его отца интерес вызвало. Про Кларинду Ренье тут же забыл. На ее пожалуй счастье. Но разве опытный хищник сразу бросается на свою добычу? Конечно нет. Выждать, снова повернувшись к девушке, снова мило ворковать с ней и пригласит на кстати начинавшийся танец – и наблюдать. Выслеживать.
Затем незатейливо и очень ласково оставить Кларисинду на попечение опять таки так кстати подвернувшейся маменьки и будто случайно проходя, вдруг задержаться. Вроде бы заинтересовавший Ренье бокал вина пригублен и оставлен, и серые глаза тепло и словно не слишком заинтересованно изучают юношу. Приятный тенор доверительно сообщает, намекая на сплетниц:
- Откровенная глупость может быть неотразима в женщинах.
Прошу прощения, Позвольте представиться, Ренье де ЛаРошфуко,
Все шло как надо. Даже лучше. Асмодей был просто очарован. Поймав отражение Ренье в одной из граней хрустального бокала, он получил возможность любоваться юношей, не встречаясь с ним взглядом. Но как же хорош подлец! Какое неприкрытое презрение к окружающим в ледяных глазах, как гармонично запечатлелась темная страсть в каждой черточке ангельского лица, в каждом изгибе гибкого грациозного тела! В его поведении было что-то звериное. Именно так охотится ягуар – неслышно, с кажущимся равнодушием медленно приближается к жертве, ни на мгновение не выпускает ее из вида, постепенно сужая круги до тех пор, пока несчастному будет некуда бежать. И только тогда он сделает роковой бросок. Но сейчас еще рано, он растягивает удовольствие.
По мере приближения Ренье Асмодей все сильнее чувствовал на себе его наглую самодовлеющую силу. Нет, дело не просто в самоуверенности мальчишки. Это была та самая таинственная сила, что давала редким смертным невероятную власть над умами и сердцами людей, а при умелом применении – и власть над всем миром. Пусть и быстротечную, но беспрекословную. Это не просто действие ослепительной красоты, такого рода сила исходит исключительно изнутри и ощущается только теми, на кого она направлена.
– Откровенная глупость может быть неотразима в женщинах.
– Простите? – Асмодей резко вскинул голову, вперив удивленный взгляд во «внезапно» возникшего перед ним Ренье. – Да… пожалуй… – запинаясь пролепетал он.
– Прошу прощения, Позвольте представиться, Ренье де ЛаРошфуко.
– Аэм… Анри д’Эстен, – Асмодей наобум ляпнул первое попавшееся имя. Кажется, получилось вполне неплохо. – Я всего пару дней назад приехал из Руссильона… – на лице Анри расплылась наивная слегка глуповатая улыбка, – ой, извините, я…
Спохватившись, он поднялся, хотя, нет, скорее подскочил со своего места, едва не расплескав остатки вина, и неловко протянул Ренье руку. Как настоящая деревенщина. Да уж, пожалуй, тут Асмодей слегка переиграл. Но зато получилось правдоподобнее.
– Ведь здесь просто потрясающе, Вы не находите? – обводя восхищенным взглядом зал, воскликнул он.
– Я хочу тебя. Прямо здесь и сейчас, – мгновение спустя прошелестело у Ренье над самым ухом.
Губы Асмодея не пошевелились, не изменилось ни выражение его лица, ни взгляд невинных глаз. Не удивительно, ведь милашка Анри «ничего такого» не заметил и не услышал и, уж конечно, не мог сказать. Вообще, пора бы заканчивать с этими фокусами, а то, бедный мальчишка, чего доброго, решит, что читает мысли. Обычно Асмодей так развлекался когда хотел свести свою жертву с ума. Но не в этот раз. Определенно, такой великолепный негодяй достоин куда большего. Да и в целом, есть же множество куда более приятных и занимательных способов получить его.
Раздражала неловкость и настораживала. Играет? Неужели? Слишком молод. Протянутая рука милостиво пожата, впрочем, перчатку снять Ренье, само собой, не удосужился.
Потрясаться своим родовым гнездом Ренье не спешил, равно как и присоединяться к восторгу. Вместо этого он смерил юношу снисходительным и насмешливым взглядом, одарил его специально завалявшейся для подобных случаев улыбкой «ах, милый мальчик, вы конечно правы».
Снова этот голос. Ренье посчитал, что следование галлюцинациям в такой ситуации – интересная игра, которой, несомненно найдется логическое объяснение. Посему на этот раз удивление было куда как более слабым – уж очень… ожидаемыми были слова.
Здесь и сейчас, ну надо же.. Неплохая конечно идея, но пожалуй, чересчур даже для такого поганца, как Ренье. Он в деталях представил себе лица всех этих наседок и кошелок, «достопочтимых престарелых барышень», если он прямо в их присутсвии грубо овладеет этим неуклюжим мальчишкой, почти ребенком. Мысленно хохотнул – уж больно соблазнительным было видение. Однако, любоваться им воочию случай представиться как-нибудь в другой раз, когда этот мальчишка соблаговолит свое предложение озвучить. А Ренье уже не сомневался, что если он того пожелает, этот Анри его непременно это сделает. Это и все, что пожелает Ренье. Он будет послушной новой забавой… и, делая вид, что поддерживает его за локоток, шепнул юноше на ухо:
- Через пять минут, на террасе. – Спокойная уверенность, ни тени сомнений и прекрасное осознание того, что мальчику и в голову не придет перечить. Он будет там, ровно через пять минут.
Селестина, весьма довольная собой и положением хозяйки, позволяющим подойти к своему брату и гостю, тут же воспользовалась шансом побыть рядом с Ренье.
- Анри Д`Эстен из Руссильона, позвольте представить Вам виновницу сего торжества, Селестину Де ЛаРошфуко, очаровательную капризницу, прелестницу и мою сестру, – ласковая улыбка, обращенная девушке, поддерживание за талию, взгляд нежный и не лишенный некоторой доли гордости – любящий брат, довольный лишнем случаем похвастать своей прекрасной родственницей. Ни мимолетное движение брови, ни полувзгляд , ни полутон – ничто не выдало раздражения. И, тем не менее, повеса бесился. Селестина отвлекала. Она мешала и навязывалась. Поэтому, вежливо оставив Анри, увести ее в сторонку, уделить ей пару минут, незаметно от всех легонько сжать ладошку и шепнуть милую непристойность и очередное заверение в чувствах, успокоить, приласкать, - и снова можно быть свободным. Выйти на терраску, вдохнуть свежий аромат распускающихся роз, и полюбоваться вечером. Через полминуты этот мальчишка должен явиться.
Расчет Асмодея оказался верен. Как, впрочем, и всегда. Его Анри, маленький невинный Анри, безусловно заинтересовал юного негодяя, но при этом вызвал в нем раздражение и даже некоторую долю презрения – гремучая смесь, которая должна оказаться роковой для бедняжки Анри. И окажется, а как же! Играть – так играть. До конца.
Пожимая ему руку, Ренье не соизволил даже снять перчатку. Нет, разумеется, Асмодей, как логично было бы предположить, подобное пренебрежительное отношение в смертных поддерживал и даже порой поощрял. Гордыня, как ни крути, – это просто прелесть. Но вот тут уже просто вопиющее хамство! Да уж, попадись наглец кому-нибудь другому, он бы жестоко поплатился за подобное поведение. Но самолюбие Асмодея задеть было крайне трудно, если вовсе возможно. Демон, не подверженный тщеславию?! Именно так, Асмодей всегда был большим оригиналом. Хотя скорее всего, он попросту прекрасно сознавал, кем является на самом деле, и в связи с последним плевать хотел на то, как на него смотрят и что о нем думают смертные. Тем более, сейчас он в образе.
- Через пять минут, на террасе. – Не просьба и не приглашение. Приказ, требующий беспрекословного исполнения. Разумеется, все, как ты скажешь. Асмодей едва удержался от самодовольной усмешки. Его всегда просто умиляла та самоуверенность, с которой вели себя обреченные, пока еще не знали, с кем связались.
Анри смущенно пролепетал какие-то дежурные вежливые приветствия и похвалы хозяйке праздника – сестре Ренье. Быть может, и ее прихватить за компанию? Хотя, пожалуй нет, можно будет поручить кому-нибудь, если будет настроение. Девчонка пуста и неинтересна. Но, кстати говоря, может и посопротивляться. И даже устоять, ведь она не просто влюблена в своего брата – она его по-настоящему любит. А те, кто любят искренне и беззаветно, вполне могут противостоять демону. Если захотят, разумеется. А вот это уже интереснее… Но все же нет, в другой раз.
От наметанного глаза Асмодея не ускользнули и те тайные знаки внимания, что совсем не подобает оказывать собственной сестре. И то, что Ренье незаметно для всех шептал ей на ушко… Нет, демон не подслушивал, в этом не было необходимости – все и так понятно. Разумеется, тут изначально не обошлось без вмешательства Асмодея, как, впрочем, и любая связь подобного рода. Свечку он, конечно, не держал, но был, если можно так сказать, «идейным вдохновителем».
Спустя пару минут мальчишка уже освободился от назойливой сестрицы и незаметно выскользнул на террасу. Даже раньше времени, ну как же так?! Асмодей печально вздохнул. Терпеливо выждав положенные «пять минут», он последовал за Ренье. На улице приторный запах роз и резко свежий – вечернего воздуха – перебивал пряный запах смерти. В саду кто-то умер буквально несколько минут назад. Но к делу это не относилось.
– Сударь, Вы, верно, хотели о чем-то поговорить со мной? – дрожащим от волнения голосом проговорил Анри, в нерешительности застыв посреди террасы.
Розы в цвету. Ренье находил розы цветами вульгарными, похожими на напомаженных кокеток, ряженных в пышные уборы. У него было весьма своеобразное чувство прекрасного. Что любил, так это нарциссы. Символ смерти и печали, он и сам был олицетворенным Нарциссом.
Мальчишка явился. Точно, секунда в секунду. Предсказуемо, так правильно и так.. обычно. Ренье еще больше разозлился. Этот Анри притягивал его, как притягивает красивая кукла из фарфора ребенка с витрины магазина. Эта неиспорченность богатсвом и Светом, эти щенячьи ихумрудные глаза, они манили Ренье. Манили и вместе с этим вызывали стойкое и невесть откуда взявшееся желание красоту эту испортить. Уподобить себе. Уничтожить и растоптать… Ренье чувствовал, как ярость поднимается в нем сильным зверем, как кровь стучит в висках. И это невинное: « Вы хотели поговорить со мной?» – окончательно взбесило его.
Да, маленький поганец, я хотел бы поговорить с тобой. О трудах и философии Маркиза Де Сада я хотел бы поговорить с тобой…И не только поговорить… Не время…Еще чуть-чуть и ягуар выпустит когти, а пока – еще разок поманить мягкой лапой…
Милая улыбка, ничем не выдающая внутреннее состояние. Легкомысленное:
- Пройдемся? – Серые глаза приветливо и загадочно сверкнули, отражая скудный отсвет неполной луны.
Пели цикады. Аккуратно подстриженные кусты скрывали от нежелательных глаз несколько беседок. В одной из них кокетка отталкивала настойчивого от ночи и вина кавалера, что читал ей какой-то легкомысленный сонет и при этом пытался поцеловать. Ренье про себя отметил, что отнекивалась профурсетка умело и не очень настойчиво, стало быть, молодчик не зря напрягает свою память и плетет ей про офицерские заслуги. Он будет награжден сполна.
Подслушивание и подглядывание Ренье терпеть не мог, и неважно, по какую сторону замочной скважины он находился, поэтому он тенью проскользнул мимо, не потревожив эту парочку.
Дальняя беседка, самая уединенная и к которой даже не была проложена дорожка была сегодняшней избранницей Ренье. Впрочем, она была его избранницей нередко – куда как чаще многих любовниц. Да чего уж там, всех любовниц. Пока Ренье шел, тихонько и грациозно, он ни разу не обернулся –он прекрасно знал, что Анри последует за ним привязанным щенком. Новорожденным утенком.
Юноша поднялся на низенькую ступеньку и, облокотившись на перила, только тогда изволил повернуться к спутнику лицом, и то - скрестив руки на груди.
- Ну? – кривоватая ухмылка, полная осознания собственной власти и превосходства, циничная и ожидающая – и все равно ему шла.
– Пройдемся? – снова приказ. Невооруженным глазом было заметно, что терпение мальчишки уже подходило к концу, он едва сдерживался. К чему спрашивать? Разумеется.
Асмодей прекрасно видел и в полной темноте – привычка, что поделать? – но все же пришлось пару раз споткнуться для правдоподобности. До абсолютного слуха демона из разных концов сада то и дело долетали неискренние признания и восхищенные вздохи, бездарные, отвратительно декламируемые, стихи, пошлые разговорчики… Настоящий нерукотворный памятник этой скудоумной эпохе. Именно поэтому Асмодей всегда предпочитал чувствовать, а не слушать. Но ведь и уши тоже не заткнешь. Куда как более интересен запах смерти. Пустой смерти – не было ни боли, ни страха, и предсмертной агонии. Внезапная бессмысленная смерть. Но где же убийца? Немного отстав от Ренье, Асмодей огляделся. Никого подозрительного. Не имеет значения, это все равно не в его юрисдикции.
Беседка сделана грубо, но, тем не менее, довольно милая. В первую очередь своим уединением. Асмодей не удивился бы тому, что ее построили именно по приказу юного Ренье. А может быть и нет, какая разница? Почему же ты не позвал меня в свои покои, достопочтимый господин? Их оккупировала прекрасная Селестина? Неужто малыш Анри недостоин того, чтобы его кровь запачкала твой ковер? Или просто захотелось подышать свежим воздухом? Ну так он тут не особенно свежий.
Постепенно, совершенно незаметно для человеческого взора, движения Анри становились все более плавными и грациозными, все более манящими. Как-то «случайно» так получалось. Догнав своего спутника, Анри остановился, положив руку на перила, таким образом оказавшись в опасной близости от своего соблазнителя, глядя на него снизу вверх. Дыхание Ренье выдавало его с потрохами. Ох, дитя мое, да ты просто в бешенстве!
Но что он рассчитывал услышать от Анри? Мальчишка же круглый идиот, он даже не догадывается, для чего его сюда привели. Безмозглый агнец, покорно идущий на заклание. Асмодею на мгновение стало даже как-то лениво придумывать очередные нелепицы, произносимые от лица его героя. С каким самодовольным презрением Ренье взирает на него. Вот было бы забавно сейчас взглянуть на лицо засранца, яви демон свой истинный облик. Хотя бы частично. Одного блеска глаз в темноте вполне было бы достаточно. Ведь все вы смелые до тех пор, пока чувствуете собственное превосходство, пока считаете, что вы в безопасности.
Вокруг беседки витали запахи духов некогда побывавших здесь красавиц… и красавцев. Отвратительный приторный коктейль. И еще запах крови. Крови потерянной невинности и потерянных жизней. Здесь все ими пропиталось. Если вы полагаете, что следы ваших преступлений когда-нибудь исчезнут, то вы непростительно ошибаетесь. А уж следы крови и вовсе ничем не вывести. Вы можете сотни раз поменять белье, одежду, мебель, снести ко всем чертям эту беседку и весь этот дом, великолепный сад сравнять с землей. Запах гнилой крови – все, что после этого останется.
– Сударь, я, право, не понимаю…
– Хватит играть, я все равно тебе не верю. Действуй! – все же Асмодей не смог удержаться от своих традиционных фокусов.
Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие. Власть и вседозволенность, уверенность в себе до такой степени развратили юного герцога, что он даже поленился играть, подготавливать мальчишку. Право, эта такая смертная скука – каждый раз обольщать и соблазнять, тонко и осторожно подталкивать к тому, чтобы мысль о любви с мужчиной или любви запретной возникла словно бы сама по себе. Играть, пока привязанность, любовь и восхищение или страсть не станут куда как важнее, чем запреты. Это было тонко, это было нужно, это было скучно. Ренье сейчас хотел совсем другого.
Мальчишка был просто развлечением куда как более приятным конечно чем, Клариссинда – так ее, кажется, звали? Краем сознания отметил, что она, вероятно осталась в зале – и это было хорошо. Не будет у Селестины лишних поводов для ревности.
И зачем стараться ради удовлетворения своих страстей, Анри ведь не полный идиот. Неужели впервые слышит его имя? Неужели действительно думает, что с ним сейчас будут вести светские беседы о красе небосклона? Притворяется? Хотя, эти невинные изумрудные глаза разве могут лгать?
Сейчас проверим. Ренье мысленно усмехнулся. Взял за подбородок, властно и покровительственно, посмотрел в глаза и, не дав как следует осознать и возразить, притянул ближе. Теплые губы с легким привкусом миндаля и вина прикоснулись к губам мальчика. Обманчивая нежность, обманчивая ласка. Растягивая удовольствие от полного обладания, оттеняя его и добавляя новые грани. Не спеша, осознавая свою силу и заманчивость. Это и есть то, отчего трудно отказаться. То, чего нельзя не осудить. То, что называется порок. Что с того, что приличие - наиболее чтимый из всех законов общества. Он наименее важный.
Веселый голосок раздался совсем рядом:
- Монсеньеры, и Вы же потом упрекаете нас в нескромности?
Ренье и бровью не повел. Словно бы их застали за невинной беседой на отвлеченные философские темы. Отстранил мальчика, ответил приветливой улыбкой:
- Радость моя, ужель это ты?
- И тебе повезло, мой противный кузен, что это именно я, а не твой дядюшка, – хихикнула кокетка, сложив веер и игриво-легкомысленно стукнула спустившегося к ней Ренье по плечу, - Мы только что вернулись.
Затем зеленые глаза девушки остановились на Анри. Оценивающий взгляд быстро стал восторженным.
- Какая прелесть! Как Ты мог, мой противный кузен, прятать от меня такое сокровище?
- Анри, это Сандрин, - повел плечами Ренье. Сандрин, невысокая и полненькая, напомаженная и густо накрашенная, тем не менее была очаровательна. Ее детская непосредственность привлекала и очень шла. Немногим старше Селестины, она была куда как взрослее и испорченней.. Веселый легкий нрав и богатая фантазия плюс любовь к плотским утехам сделали ее соратницей Ренье во многих похождениях. Вот и сейчас она хотела поучаствовать. Ренье был не против.
Сандрин протянула мальчику руку для поцелуя и обольстительно улыбнулась.
Само собой, Ренье подчинился мысленному приказу Асмодея. Как же иначе. Запудрить мальчишке мозги, – ведь его грязная душонка, его совершенно неискушенные, как бы ему самому там ни казалось, мозги поддаются влиянию поболее, чем у многих, в первую очередь из-за гордыни, поглотившей их целиком, – на это достаточно и пары минут, а потом можно с ним делать все, что заблагорассудится. Но это было против правил. Собственно говоря, правил-то никаких и не было, Асмодей придумывал их сам прямо на ходу. Но как раз таки они, эти самые правила, делавшие игру абсолютно непредсказуемой, не позволявшие фавориту сразу одерживать безоговорочную победу, и были, пожалуй, единственным развлечением, все еще приносившим некую радость пресытившемуся, вечно скучающему демону. И теперь он, в который уже раз, зарекся лезть в мысли своей жертвы. По крайней мере, этой.
Ренье чуть было не набросился на Анри, минуя всю свою традиционную игру в любовь, да что уж там, хотя бы во влюбленность. Но неимоверное тщеславие все же заставило его сдержаться. Браво! Однако этот поцелуй его был каким-то слишком уж… дерзким? Нет. Грубым? Нет. Слишком страстным – да, верно. Неужели, детка, ты вовсе разучился быть нежным? И неужели твои жертвы настолько в тебя влюблены, что этого совсем не замечают? Или только бедняжке Анри так повезло? Но как же можно… ведь этот бедный мальчик за свою недолгую жизнь, должно быть, никого и не знал-то, кроме парочки-другой своих деревенских подружек… Асмодей настолько вжился в роль, что уже начал придумывать своему герою биографию. Но тут новая мысль, а точнее, новый вопрос захватил внимание демона. Но кто же был первым у тебя, а? Кто сделал это с тобой? Кто сделал тебя ТАКИМ? Уж Асмодею было прекрасно известно, что у всего в этом мире есть свои истоки. Однако, покопавшись в тайниках своих знаний, ответа на этот вопрос демон не нашел и решил отложить его решение до лучших времен. Все равно определяющего значения он не имел.
Сперва Анри инстинктивно отпрянул, впрочем, не особенно далеко, так, чтобы Ренье мог по-прежнему легко до него дотянуться, ну а вскоре и вовсе сдался на милость герцога. Будучи погруженным в свои размышления, демон не забывал изображать недоумение – испуг – шок – осознание – понимание – удивление – восхищение – удовольствие. Кажется, в таком порядке, верно? Или с парой предпоследних он напутал? Юноша неловко отвечал на поцелуй своего обольстителя, не рискуя что-либо предпринять, не понимая, должен ли он предпринимать что-либо, и, в этом случае – что именно он может предпринять. Уж чему-чему, а невинным поцелуям Асмодей вдоволь научился у своих невинных жертв.
И все бы было хорошо, но тут… Внезапное появление юной потаскушки грозило все испортить. В этом саду едва не стало на один труп больше. Мгновение отделяло девчонку от гибели. Однако волна гнева моментально схлынула, лишь слегка опалив сознание демона, но не успев его воспламенить. Нельзя же разрушить такую чудную иллюзию невинности, одним неловким движением разорвав глотку девчонки или сломав ей шею.
- Какая прелесть! Как Ты мог, мой противный кузен, прятать от меня такое сокровище?
Какая еще «прелесть»?! А впрочем, стоило ли Анри удивляться тому, что эти двое относятся к нему как к вещи. Ведь эта самая Сандрин вполне стоила своего приятеля. Ручка, небрежно протянутая для поцелуя. Обойдешься. Пора бы малышу Анри проявить зачатки разума. Бесцеремонно взяв Ренье за руку, юноша приблизился к Сандрин, свободной рукой обвив ее талию, привлек к себе и прильнул к ее губам. Разумеется, все это он делал не так, как должен бы Асмодей, а как Анри – неуверенно, с явным выражением вроде «кажется, это должно быть как-то так». Впрочем, для Сандрин от этого поцелуя повеяло могильным холодом. «Пошла прочь. Убирайся!» – вот что она почувствовала, едва ее коснулись губы «сокровища». Небольшое несоответствие формы и содержания. Да, Асмодей не был тщеславен, но кто сказал, что он не был мстителен?
– О Боже мой, он мертв! Мертв! Помогите! – отчаянный женский вопль из глубины сада. Асмодей без труда догадался о его причине. Ну и к чему кричать, дорогуша? Кто-то там мертв, а убийцу вы все равно уже не найдете. Раз самому архидемону это не удалось… Так зачем же людей беспокоить?
– Не пойдем туда. Только не сейчас, умоляю, – прошептал Анри, оторвавшись от Сандрин. И, хотя он смотрел в глаза девушки, слова эти, естественно, были обращены к Ренье.
Веер беззвучно упал в траву, а тонкие пальчики Сандрин сжали плечо юноши. От нее пахло недешевым творением Парижского парфюмера и чем-то неуловимо девичьим, словно еще не увядшим цветком сквозь приторный привкус Порока. Бровь Ренье поползла вверх, обозначая удивление и одобрение подобной прыткости «Тихони Анри». Однако столь приятное представление было прервано образом самым неприятным:
– О Боже мой, он мертв! Мертв! Помогите!
Сандрин удивленно хлопала глазами, ее личико скривилась от непонимания и страха. Впрочем, фантазия человеческая в попытке логически и заурядно объяснить необъяснимое способна на многое. Она приписала это могильное дыхание крику ужаса и соответственно своей впечатлительности и интуиции.
Ренье, разумеется, открыл рот, чтобы выразить свое мнение по поводу трусости мальчишки и того, с какой стати Ему не появляться на месте преступления? Нужно было успокоить гостей и вообще – не к лицу это сыну герцога отсиживаться в беседках в компаниях провинциальных Д`Эстенов в то время, как в его саду происходят такие вещи (и без его, заметьте, ведома). Кроме того, ему хотелось удовлетворить свое любопытство. Но, вместо кучи спесивых слов, Ренье ответил к полной своей неожиданности:
- Хорошо.
Сандрин пойдет проверит, и если в моей персоне возникнет острая необходимость, вернется. Не так ли, Сандрин?
Девушка и сама была рада поскорее покинуть их. Широко распахнутые глаза выражали сильную тревогу, если не сказать - ужас. Она, подобрав юбки, практически бегом бросилась в центр сада.
Неожиданно для себя он вспомнил свой первый раз. Момент был в самом деле неуместный для ностальгично-меланхоличного самокопания. Но образ зарождающегося лета, тринадцатого лета, и приторный и аромат запретного плода сквозь тонкую нотку жимолости. Рыжие кудри, рассыпанные по траве и томный взгляд из-под опущенных ресниц той, что знала прекрасно о своей красоте. О своем опыте и превосходстве. Еще в воспоминании была скрипка и письма. Письма, брошенные в камин женской ручкой, письма, что сглодало послушное пламя. Она была замужем. Ренье усилием воли встряхнул неприятно всколыхнувшее и посмотрел на Анри.
Не без помощи Асмодея он уже совершенно забыл о неприятном происшествии, подпортившем прием, и вновь вплотную пододвинулся к Анри, практически нависая над хрупким мальчиком.
- На чем мы остановились? – прозвучал тихий вопрос. Вкрадчивый, интимно приглушенный голос создавал иллюзию долгого знакомства и даже некоторого родства душ. Обманчивую, ибо как известно, у одного из них души не было вовсе, а другого же – заплыла пороками, словно жиром и вот-вот должна была угаснуть.
С чего вдруг Ренье посчитал поведение Анри трусостью – а ведь именно так он и подумал – это же была просто просьба. Просьба не покидать мальчишку. Просьба даже не Асмодея, а самого Анри. И ты теперь во всем будешь ему потакать?! Нет, так нельзя, так не интересно. Больше не смей этого делать! Кукловод мгновенно отпустил случайно захваченное сознание Ренье, и даже нитки обрезал. Но то, что парень совсем не сопротивляется, оказалось неприятным сюрпризом.
И вот тут Асмодея наконец озарило. Не очень приятное, надо сказать, озарение. Вот ведь я плагиатор! С самокритикой у демона всегда был полный порядок, а если бы у него была еще и совесть, ему стало бы сейчас жутко стыдно. Одновременно и смешно, и даже обидно как-то. Он ведь не выдумал этого своего Анри, а нагло стащил его образ у первого попавшегося парнишки. А в результате получился почти шедевр. Шедевр, чье авторство принадлежало не Асмодею, а… Ну, вы поняли, кому. Хуже того, демон так заигрался, что совершенно нечаянно прихватил и душу несчастного мальчишки. Вот почему тот умер так тихо и внезапно, вот почему Асмодею не удалось сразу раскрыть убийцу – на себя ведь не подумаешь. Печально, теряешь хватку, друг мой. Но зато сразу стало ясно, почему у демона ничего толком сегодня не получалось – душа паренька путалась у него под ногами, заглушая все чувства, принимая на себя всю боль, что должен бы испытывать Анри, а через него и Асмодей. Зря вы думаете, что демоны не чувствуют боли. Чувствуют, еще как! Каждый шаг по Земле отдается им такой болью, от которой любой смертный просто сошел бы с ума. Поэтому большинство проклятых созданий из Ада и вовсе не высовываются. Но только не Асмодей. Боль – это стереотип. Стоит лишь перестать воспринимать ее как нечто негативное, и можно даже получать от всего этого удовольствие. Если человечество когда-нибудь поймет сию простую истину, оно уничтожит и Рай, и Ад в течение нескольких дней. У людей вообще-то масса преимуществ, о которых эти бездари даже не подозревают.
Но вернемся к нашему «Анри». Разумеется, звали его не так, да и выглядел он тоже как-то иначе, но это уже детали, важен лишь образ в целом. А ведь мальчишка до сих пор даже не понял, что умер. Асмодей сбросил с себя свой щит – несчастную истерзанную душу – подобно грубой перчатке, мешавшей его пальцам чувствовать. Ему словно дали пощечину. Потом сгусток боли ударил чуть ниже сердца, рассеялся и острыми иглами побежал по венам. Но зато все стало куда четче и яснее. Асмодей на мгновение зажмурился, проглотил эту боль, собрал воедино и, многократно усилив, направил в обратное русло. Дышать снова стало легко, зрение прояснилось.
Секунда слабости Асмодея осталась незамеченной, поскольку Ренье в это время был погружен в какие-то свои мысли. Именно в тот момент, когда демон пришел в себя, мальчишка тоже вышел из оцепенения. И снова стал тем, на кого Асмодей, собственно, и охотился. Ну что ж, в память о бедняжке «Анри», оказавшемся не в том месте, не в то время, надо сыграть как следует.
– На чем мы остановились?
– Сударь, я не понимаю, – срывающимся голосом пролепетал он, доверчиво глядя на Ренье, – Ваш... поцелуй... Это же не правильно… Этого не может быть… Но… это так… прекрасно, – тут по сценарию на глазах малыша должны бы выступить слезы, но, видимо, в актерском мастерстве Асмодею стоит еще поупражняться, поскольку ни единой слезинки он так из себя и не выдавил.
Что поделать, издержки профессии. Впрочем, мог бы и не стараться, эгоцентричный подонок голубых кровей все равно не заметил ровным счетом ничего. Он притянул мальчишку близко – так близко, что Анри почти уперся носом в грудь Ренье. Снова тем же повелительным жестом взял мальчика за подбородок. Растерянный лепет по большей части раздражал и лишь немного тешил самолюбие, и Ренье поцеловал юношу снова – на полутон настойчивей и куда как развязней. Кроме того губы герцога ласкали не только уста Анри, но и прикасались к бьющейся жилке на шее, согревая и щекоча частым дыханием.
В саду было шумно. Люди собирались вокруг трупа. Разные эмоции почти видимым ореолом кружились над ними, разные и такие ожидаемые: страх, удивление, любопытство, неприязнь, даже облегчение – что это произошло не с ними, печаль - созерцательная такая: «Ах, он был так молод», сочувствие и возбуждение. Да-да, кое-кто из гостей находил мертвого юношу чертовски привлекательным зрелищем. В чем-то он был прав, ведь смерть действительно порой бывает ностальгична и очаровательна.
Однако восклицания, сердобольные выкрики и стенания толпы в отдаленной беседке слышны не были. Мотылек, что трепетал крылышками на перилах, был единственным зрителем развернувшегося действа, отвратительного с точки зрения пресловутой тетушки морали. И зря, Сократ, Александр Македонский, Микеланджело, Шекспир – они бы, возможно, нашли картину прекрасной.
Ловкие руки проворно избавили мальчишку от одежды – от той, что могла бы помешать. Рубашка и жилетка Ренье не мешали. Ему так больше нравилось: одежда привносила некий оттенок спонтанности. Пренебрежительное отношение даже к самое прелюбодеянию – он и в этом оставался верен себе. Не отрываясь от ласк, Ренье потянулся за припрятанной специально для таких случаев баночкой с ароматным маслом, но вместо нее с некоторым удивлением обнаружил бутылку вина, к тому же початую. Что же, так даже лучше, - мысленная усмешка и вопрос, на который уже предполагался ответ, единственно возможный:
- Вина?
Не дожидаясь ответа, Ренье плеснул немного красной жидкости себе на чресла и, откинувшись на спинку, посмотрел мальчику в глаза.
Давай, малыш Анри, удиви меня.
Первым делом Асмодей позаботился о том, чтобы никто из смертных, если вдруг окажется рядом, не заметил их с Ренье. На всякий случай. Просто небольшая пелена, даже не отнимающая у него ни сил, ни внимания.
Тем временем Ренье нравился ему все больше. И почему это говорят, будто смертные не могут доставить демону удовольствие? Очень даже могут, если их правильно использовать. Правда, в большинстве своем после этого бедняги не выживают. Увы. А с другой стороны, как же это приятно – порой быть слабым и ведомым! Отдаться на милость грязного развратника. Иногда Асмодею этого так не хватало. Так почему бы и нет? Почему бы сегодня не позволить мальчишке чуть больше? Это ведь возможно только сейчас, пока Ренье еще не знает, с кем имеет дело, и позволяет себе доминировать.
Где-то между делом Асмодей заметил – хорошо, что любовничек не полез ему под рубашку. Ибо последнее могло бы закончиться для наглеца фатально. Все дело в том, что Асмодей отказался от острых перепончатых демонских крыльев и теперь на спине его два больших уродливых рубца вместо крыльев ангельских – их не скроют никакая маскировка, никакие перевоплощения. А видеть их никому не позволено. Смертным – тем более. Эти шрамы можно считать, пожалуй, единственным серьезным комплексом демона. Единственным действительным признаком его слабости.
– Вина? – довольно вульгарно и банально. Но зато всегда срабатывает. Просто потому, что не предусматривает отказа. Ну а почему бы и нет? Игра продолжается, верно?
– Разумеется, я же совсем еще не пьян.
Без малейших колебаний Анри медленно подошел, опустился перед Ренье. Во взгляде его блеснул азартный огонек. Язык неспешно нарисовал черточку по внутренней стороне бедра Ренье. Потом другого. Жаль, вино сухое, Асмодей такое не любит, ну да ничего. Анри наслаждался своей абсолютной властью над собственным искусителем, ведь в его руках сейчас было все – его страсть, его желание, его слабость. А, значит, и его сила. Но это для Анри, для Асмодея все происходящее совсем не ново.
Наконец раскрасневшиеся губы мальчишки добрались до вожделенной цели. Пока только легкий поцелуй, пара нежных прикосновений, едва уловимо скользнуть вниз-вверх, еще поцелуй. Всего лишь невинная игра, но желаемый эффект уже достигнут.
Грязному развратнику оставалось только удивляться, где маленький Анри мог такого понабраться. Ведь, по идее, у него могли быть только парочка провинциальных дурнушек… Впрочем, с таким учителем, - еще один повод для самодовольства, ну конечно, как же без этого.… Его ласки были такими легкими, что навевали воспоминание о прикосновении бабочки, но вместе с тем чертовски действенными. О, если бы только Ренье мог узнать суть причину подобной прыткости юноши… Но пока он не знал, а потому справедливо считал себя хозяином положения, а заказывание музыки своим законным правом. Впрочем, с первым желанием ухватить парнишку за уши и грубыми толчками самому заставить ласки пойти куда как дальше невинной игры, Ренье все же справился, ограничившись лишь ласкающим жестом, и рука лишь зарылась в волосы мальчишки. Но запас терпения у Ренье всегда отличался поистине забавными размерами.
Бутылка вина опустилась на землю перед мальчишкой, прозрачно намекая на то, что от него ждут.
- Сначала сам, - искренне считал, что тем самым оказывает мальчику услугу, и даже удивился собственной мягкости. Ведь у Анри, по идее, еще не было подобного опыта, а возиться в чужой крови – удовольствие оно конечно пикантное весьма, да только у мальчишки отпадет все желание.
- И не отвлекайся, - ладонь снова легла на затылок, почти нежно, но настойчиво. Нет, Анри определенно был чем-то совершенно особенным, из ряда вон. Такого у герцога не было никогда. Не прошло и пары минут нежного, захватывающего блаженства, как Ренье готов был с рычанием набрасываться на мальчишку. И в этот раз этому желанию уступили.
Анри торопливо поднят с пола и уложен спиной на прохладные гладкие доски, обозначающие сиденье. Последний раз Ренье взглянул в глаза своего юного любовника, выдавая лихорадочный блеск собственных глаз, словно спрашивая. Хотя к чему это, даже если бы мальчишке сейчас вздумалось противиться, разве его желания кого-то интересовали?
Грубое, граничащее с насилием проникновение, навалившись всем телом. Тяжелое надсадное дыхание, лицо, бывшее когда-то прекрасным, а сейчас искаженное гримасой похоти, капельки пота, выступающие на разгоряченном резкими, ритмичными движениями стройном теле герцога. Анри бы запомнил это именно таким.
Вцепившись в плечи Ренье, ногтями разрывая в клочья его рубашку и до крови расцарапывая его кожу, Анри кричал и извивался в объятиях своего любовника – от боли или от удовольствия? Увы, Асмодей ни того, ни другого не испытывал, а потому скромно ушел в тень, позволяя действовать своему подопечному. Для демона это всего лишь невинная игра по сравнению с тем, что... Но это не важно. Единственное, что действительно радовало, так это то, что наконец Ренье показал свое истинное лицо. И лицо это нравилось ему куда больше.
Суть искусства обмана заключалась в том, что Анри с самого первого момента постоянно менялся в зависимости от того, как вел себя Ренье, но при том придерживаясь исключительно своей главной цели. Объект же игры вовсе не замечал этих метаморфоз – герцог уже не помнил того робкого неуклюжего мальчишку, которого видел менее часа назад, он был уверен в том, что Анри был таким всегда – нахальным и развязным, но чертовски (в буквальном смысле) привлекательным. Это был один из самых тонких и самых сложных фирменных трюков Асмодея.
Анри же времени зря не терял. Сперва поймал ритм Ренье, ловко под него подстроился, следуя навстречу интенсивным толчкам, а потом и вовсе сам начал его задавать, то ускоряясь, то едва ли не замирая, практически руководя своим «учителем». Предпоследнее действие развернувшейся трагикомедии неотвратимо подходило к концу. Судорога удовольствия пробежала по телу герцога. Ну вот малыш Анри и получил его. Разве не этого ты добивался, милое дитя? И будет с тебя. Теперь очередь Асмодея.
Нежно прижавшись к едва дышащему любовнику демон чуть слышно, тем самым, настоящим своим голосом шептал ему в ухо, практически касаясь его губами:
– Как же нехорошо, Ренье. Ведь я совсем еще ребенок. Был ребенком. Теперь вся жизнь наперекосяк… А что же твоя сестрица? Не ревнует? Ах, да! Она же не знает. Так ее обманывать, – легонько прикусил мочку уха Ренье. – Перечислить тебе всех? Я о каждом знаю. О каждом, чья кровь на твоих руках, о каждом, чья жизнь тобою сломана. Но ты не бойся, – легкий поцелуй в шею, – я никому не скажу. Это останется нашей маленькой тайной. Ведь тот кинжал у тебя в ножнах для меня, верно?
Ослабив свои объятия, демон немного отстранился. Анри окончательно канул в небытие. Дав Ренье немного времени, чтобы собраться с мыслями, Асмодей продолжил:
– Ну так что же ты медлишь? Я безоружен. Я даже сопротивляться не стану. Убей – и, может быть, тебе за это отпустят парочку грехов. А впрочем, тебе это уже мало поможет.
Пора переходить к действию заключительному, на сцену наконец вышел главный герой, он же режиссер действа.
Весь лоск, вся порода и киченье «голубой кровью» слезли с герцога старой шелухой, ненужным коконом. В какой-то момент пришло понимание, затуманенное и невнятное, что он, потомственный герцог Де ЛаРошфуко, с рычанием заколачивает напряженный до предела член в извивающегося под ним мальчишку. Да так, что беседка ходит ходуном. Так, что совершенно не думает о боли или удовольствии своего маленького любовника. Но осознание не смогло остановить неминуемое: навалившись всем телом, с рычанием впившись зубами в плечо мальчишки, Ренье излил в него семя лихорадочными толчками сладкой судороги.
Ни одна женщина, будь то куртизанка, любовница, сестра, мать; ни один юноша - никто из множества побывавших в объятиях герцога не мог бы доставить такого наслаждения, что подарил маленький Анри. Но долгого плаванья по медленно стихающим волнам удовольствия в программке кукловода не значилось.
Октябрь - декабрь 2010.
Поностальгируем с Мессиром.
читать дальшеС наслаждением вдохнув свежий вечерний воздух, Асмодей медленно покатал его на языке, дегустируя со знанием дела. О да, это определенно был его город! Великолепный коктейль из страстей приятно щекотал обоняние. Асмодей предпочитал доверять лишь ощущениям, ведь слух или зрение всегда готовы обмануться даже у демона. Он пришпорил коня, и тот двинулся вперед легкой рысью. Разумеется, разъезжать верхом высокопоставленному архидемону было явно не по рангу, но от колесниц, карет и пышных церемоний Асмодей до полного отвращения устал уже дома, где подобными формальностями пренебрегать было просто невозможно. Ну а на земле он мог быть кем угодно и вести себя соответственно. Разве кто-то посмеет сделать ему замечание?!
Сегодня демон выехал прогуляться не просто так, у него была вполне определенная цель − юный смертный по имени Ренье. Асмодей наблюдал за ним уже довольно давно. К каким-то двадцати годам на парне висело столько грехов, что искупить их не хватит и двух вечностей, не говоря уж об одной. Месье Ренье де Ларошфуко уже заочно принадлежал Аду и, сам того не подозревая, благополучно на него работал. Но Асмодей хотел получить мальчишку в свое собственное распоряжение. Само собой, Князь будет в ярости. Стоило подождать еще несколько лет, и юный паршивец мог натворить такого, что оставалось бы только удивляться да радоваться. Однако Асмодею он нравился именно таким, совсем юным, со взглядом невинного обольстителя – абсолютно черная душа, заключенная в ангельском теле. С возрастом эти черты станут грубее, запечатлев в себе следы порока, и потеряют все свое очарование. Не то, чтобы демону было безразлично мнение Хозяина. На самом деле ему было просто плевать. Все равно ему как обычно все сойдет с рук. Да и в конце концов, он вполне заслужил новую игрушку.
Погруженный в собственные мысли, Асмодей и не заметил, как добрался до места. Какой-то богатый особняк − демон не утруждал себя запоминанием названий или имен, важно лишь то, что именно на этом приеме сегодня находился объект его вожделения. Прекрасно выдрессированный слуга, привычный к причудам богатых господ, одним мимолетным взглядом оценив шикарное платье новоприбывшего, и бровью не повел, принимая его коня.
− Как Вас представить, господин? − еще один лакей вытянулся по струнке перед гостем. Асмодей лишь нетерпеливо отмахнулся. Не называть же ему свое настоящее имя, в самом деле.
Войдя в зал, он обвел присутствующих оценивающим взглядом. Подняв со стола недопитый кем-то бокал красного вина, Асмодей слегка пригубил его. Потрясающий вкус − великолепная смесь неискушенности и неосознанного до конца желания. Кроме того, обладательница губ, касавшихся этого хрусталя, совсем недурна собой. Асмодею вдруг захотелось попробовать всю ее целиком. Он уже было начал искать в толпе юную красавицу, но быстро передумал. Сейчас у него другие планы, а девчонка и до завтра никуда не денется.
Наконец демон заметил того, за кем, собственно, сюда и явился. Ренье стоял в противоположном конце зала, презрительно повернувшись спиной к гостям, и мило болтал с − ну надо же! − той самой красоткой, которую только что выбрал для себя сам Асмодей. И девушка уже была целиком и полностью во власти его бессовестных глаз. Да уж, пытаться отбить жертву у демона, пусть даже и неосознанно, − задача довольно опасная. Однако это служило лишним доказательством того, что в выборе объекта своей игры Асмодей не ошибся. А впрочем, часто ли он вообще ошибался? Незаметно проскользнув мимо юноши, демон прихватил глоток его дыхания. Вкус солоновато-сладкий с легким привкусом горького миндаля. Этот подлец абсолютно точно хотел заполучить девчонку, но убивать, похоже, не собирался. Ну что ж, ты получишь того, кого захочешь убить.
Для того чтобы забрать какого-нибудь смертного, Асмодею было достаточно заманить его в свои объятия, что, к слову сказать, труда обычно не составляло, а уж потом несчастные были готовы на все что угодно, лишь бы не оказаться отвергнутыми. Но в этот раз демон решил максимально усложнить правила игры. Оно почти наверняка того стоило.
Как любое существо, никогда не имевшее истинного возраста, Асмодей мог казаться кем угодно − от почти ребенка до древнего старика. Как правило, он выглядел лет на двадцать пять − идеальный на его взгляд возраст для мужчины. Но сегодня демон сбросил себе несколько лет, и теперь ему было не дать и восемнадцати. Огромные, ставшие изумрудно-зелеными, глаза широко распахнулись, удивленно разглядывая обстановку и знатный сброд вокруг, походка сделалась неуверенной и даже слегка неуклюжей. Эдакий провинциальный кузен, впервые оказавшийся в большом городе. Заняв кресло неподалеку от Ренье и продолжая нервно вертеть бокал в руке, Асмодей вперил в юношу восхищенно-невинный взгляд. Ну, не разочаруй меня...
– Эй! – услышал лишь мальчишка, больше никто. Определить источник зова он не сможет, но это заставит его посмотреть в нужном направлении. Едва перехватив его взгляд, смущенно отвести глаза, легкая полуулыбка, еще один взгляд – и ловушка захлопнется.
Прием в честь выхода в свет младшей дочери Герцога Де ЛаРошфуко Селестины в родовом поместье Chateau de Verteuil, фамильном особняке дома ЛаРошфуко был в самом разгаре. Музыка радовала слух, богатство уборов – глаз, восторженный шепоток – себялюбие.
Очаровательная, словно едва распустившийся бутон Селестина не выглядела очень счастливой: Ренье уделял внимание кому угодно, например, вон той провинциальной баронессишке с голубыми глазами, только не ей. Греховная связь должна оставаться втайне. И поэтому она ни словом ни делом не должна выказывать ревность. Внезапно прекратить оказывать знаки внимания юным прелестницам Ренье никак не может, это вызовет подозрения. Несмотря на то, что сердце юноши принадлежит только ей, он должен, он будет продолжать прежнюю жизнь, принося эту «жертву» ради их любви, ради их тайны.. Его доводы были действительно убедительны и верны, однако облегчения они не приносили. Уж очень старательно Ренье «приносил себя в жертву», очень старательно.
Провинциальный кузен, несмотря на простоту и некоторую неуклюжесть вызвал весьма бурную реакцию у юных охотниц за титулованными простофилями, мечтательных особ и иже с ними. Удивленные изумрудные глаза и богатый туалет, вкупе с этаким налетом неизвестности Только лишь ждали удобного случая или того, кто мог бы их представить по этикету и возбужденно перешептывались.
«А вы слышали, что Эта Де Круа натворила? Мне рассказала моя горничная, какая глупость! А герцог так и вьется вокруг этой несносной Кларисинды, и что он только в ней нашел? Уродина, и этот ужасный убогий крой платья! Абсолютно ей не идет, не находите? Вот мне вчера привезли настоящий шелк, он лазурный, невероятно дорогой, я велю сшить из него.. . Сапфиры? Какая гадость? Ах, а кто же он? Да вот же, посмотри левее. Вы никогда его раньше не видели, mien cher? Я тоже..И, хорош, несмотря на юность… Ой, уж точно лучше того титулованного старого сморчка…»
Времена меняются, а люди – нет.
Человек же, ради которого сам архидемон притащился в этакую даль по своему обыкновению попирал все правила этикета. Теперь его парик, которые он терпеть не мог, вопиющим пренебрежением и памятником неприличности валялся на столике неподалеку.
Сам же Ренье уже в деталях представлял, как это будет завораживающе приятно – слизывать алые капельки вина с обнаженной груди, как будут шуршать торопливо задираемые юбки и светиться белизной в мягком полумраке свечей обнаженные бедра, как будут соблазнительны оскаленные зубки, что сейчас не показываются даже в застенчивой улыбке. Да, она потом будет писать ему всевозможные объяснения в чувствах, и плакать, и простить встречи и, ну разумеется, как же без этого, - думать, что он обязательно на ней женится и она станет Герцогиней Де Ларошфуко, достойной представительницей рода древнего и именитого, идущего от Франциска Де ЛаРошфуко, и плакать, и надеяться, и ждать, а потом, даже, может быть, повесится, когда поймет, что обманута.. Но это будет потом, а пока она смотрела на Ренье широко раскрытыми глазами и не верила в свое счастье. Репутация повесы, пьяницы и злостного рокового герцога была одновременно пугающей и притягательной. Мамы тщетно пытались уберечь от него своих незамужних дочерей, а сами втайне мечтали очутиться на их месте, быть одаренными вниманием и предметом вожделения этого человека. Но его прекрасные серые глаза, и речи, и манеры, и завистливый шепоток девиц – от этого у Кларисинды окончательно вскружилась голова.
Ренье показалось, что он ослышался. Галлюцинации в таком раннем возрасте, несмотря на столь разгульную жизнь? Он обернулся, подавив первый едва сдерживая порыв немедленно пристукнуть наглеца, посмевшего так окликнуть его, хоть это будет сам король.
Он обернулся, подавив злость, с ровным и даже каким то равнодушным выражением лица. Ничего не изменилось, ничего нового, ничего мало-мальски интересного. Сплетницы по-прежнему сплетничали, музыканты – играли, свечи – горели.. Вроде бы вполне обыденный порядок вещей, но что-то определенно было не так. Ренье скользнул взглядом по зале и совсем уж было собрался продолжить свой милый тет-а-тет с надувшей губки Кларисиндой: он даже не удосужился дослушать, отвернувшись на полфразы, - как заметил Его. Изумрудные глаза мальчишки выражали неприкрытый восторг. Нус, восторженными взглядами Ренье давно было не удивить, а вот новое, ранее не встречавшееся прехорошенькое лицо в доме его отца интерес вызвало. Про Кларинду Ренье тут же забыл. На ее пожалуй счастье. Но разве опытный хищник сразу бросается на свою добычу? Конечно нет. Выждать, снова повернувшись к девушке, снова мило ворковать с ней и пригласит на кстати начинавшийся танец – и наблюдать. Выслеживать.
Затем незатейливо и очень ласково оставить Кларисинду на попечение опять таки так кстати подвернувшейся маменьки и будто случайно проходя, вдруг задержаться. Вроде бы заинтересовавший Ренье бокал вина пригублен и оставлен, и серые глаза тепло и словно не слишком заинтересованно изучают юношу. Приятный тенор доверительно сообщает, намекая на сплетниц:
- Откровенная глупость может быть неотразима в женщинах.
Прошу прощения, Позвольте представиться, Ренье де ЛаРошфуко,
Все шло как надо. Даже лучше. Асмодей был просто очарован. Поймав отражение Ренье в одной из граней хрустального бокала, он получил возможность любоваться юношей, не встречаясь с ним взглядом. Но как же хорош подлец! Какое неприкрытое презрение к окружающим в ледяных глазах, как гармонично запечатлелась темная страсть в каждой черточке ангельского лица, в каждом изгибе гибкого грациозного тела! В его поведении было что-то звериное. Именно так охотится ягуар – неслышно, с кажущимся равнодушием медленно приближается к жертве, ни на мгновение не выпускает ее из вида, постепенно сужая круги до тех пор, пока несчастному будет некуда бежать. И только тогда он сделает роковой бросок. Но сейчас еще рано, он растягивает удовольствие.
По мере приближения Ренье Асмодей все сильнее чувствовал на себе его наглую самодовлеющую силу. Нет, дело не просто в самоуверенности мальчишки. Это была та самая таинственная сила, что давала редким смертным невероятную власть над умами и сердцами людей, а при умелом применении – и власть над всем миром. Пусть и быстротечную, но беспрекословную. Это не просто действие ослепительной красоты, такого рода сила исходит исключительно изнутри и ощущается только теми, на кого она направлена.
– Откровенная глупость может быть неотразима в женщинах.
– Простите? – Асмодей резко вскинул голову, вперив удивленный взгляд во «внезапно» возникшего перед ним Ренье. – Да… пожалуй… – запинаясь пролепетал он.
– Прошу прощения, Позвольте представиться, Ренье де ЛаРошфуко.
– Аэм… Анри д’Эстен, – Асмодей наобум ляпнул первое попавшееся имя. Кажется, получилось вполне неплохо. – Я всего пару дней назад приехал из Руссильона… – на лице Анри расплылась наивная слегка глуповатая улыбка, – ой, извините, я…
Спохватившись, он поднялся, хотя, нет, скорее подскочил со своего места, едва не расплескав остатки вина, и неловко протянул Ренье руку. Как настоящая деревенщина. Да уж, пожалуй, тут Асмодей слегка переиграл. Но зато получилось правдоподобнее.
– Ведь здесь просто потрясающе, Вы не находите? – обводя восхищенным взглядом зал, воскликнул он.
– Я хочу тебя. Прямо здесь и сейчас, – мгновение спустя прошелестело у Ренье над самым ухом.
Губы Асмодея не пошевелились, не изменилось ни выражение его лица, ни взгляд невинных глаз. Не удивительно, ведь милашка Анри «ничего такого» не заметил и не услышал и, уж конечно, не мог сказать. Вообще, пора бы заканчивать с этими фокусами, а то, бедный мальчишка, чего доброго, решит, что читает мысли. Обычно Асмодей так развлекался когда хотел свести свою жертву с ума. Но не в этот раз. Определенно, такой великолепный негодяй достоин куда большего. Да и в целом, есть же множество куда более приятных и занимательных способов получить его.
Раздражала неловкость и настораживала. Играет? Неужели? Слишком молод. Протянутая рука милостиво пожата, впрочем, перчатку снять Ренье, само собой, не удосужился.
Потрясаться своим родовым гнездом Ренье не спешил, равно как и присоединяться к восторгу. Вместо этого он смерил юношу снисходительным и насмешливым взглядом, одарил его специально завалявшейся для подобных случаев улыбкой «ах, милый мальчик, вы конечно правы».
Снова этот голос. Ренье посчитал, что следование галлюцинациям в такой ситуации – интересная игра, которой, несомненно найдется логическое объяснение. Посему на этот раз удивление было куда как более слабым – уж очень… ожидаемыми были слова.
Здесь и сейчас, ну надо же.. Неплохая конечно идея, но пожалуй, чересчур даже для такого поганца, как Ренье. Он в деталях представил себе лица всех этих наседок и кошелок, «достопочтимых престарелых барышень», если он прямо в их присутсвии грубо овладеет этим неуклюжим мальчишкой, почти ребенком. Мысленно хохотнул – уж больно соблазнительным было видение. Однако, любоваться им воочию случай представиться как-нибудь в другой раз, когда этот мальчишка соблаговолит свое предложение озвучить. А Ренье уже не сомневался, что если он того пожелает, этот Анри его непременно это сделает. Это и все, что пожелает Ренье. Он будет послушной новой забавой… и, делая вид, что поддерживает его за локоток, шепнул юноше на ухо:
- Через пять минут, на террасе. – Спокойная уверенность, ни тени сомнений и прекрасное осознание того, что мальчику и в голову не придет перечить. Он будет там, ровно через пять минут.
Селестина, весьма довольная собой и положением хозяйки, позволяющим подойти к своему брату и гостю, тут же воспользовалась шансом побыть рядом с Ренье.
- Анри Д`Эстен из Руссильона, позвольте представить Вам виновницу сего торжества, Селестину Де ЛаРошфуко, очаровательную капризницу, прелестницу и мою сестру, – ласковая улыбка, обращенная девушке, поддерживание за талию, взгляд нежный и не лишенный некоторой доли гордости – любящий брат, довольный лишнем случаем похвастать своей прекрасной родственницей. Ни мимолетное движение брови, ни полувзгляд , ни полутон – ничто не выдало раздражения. И, тем не менее, повеса бесился. Селестина отвлекала. Она мешала и навязывалась. Поэтому, вежливо оставив Анри, увести ее в сторонку, уделить ей пару минут, незаметно от всех легонько сжать ладошку и шепнуть милую непристойность и очередное заверение в чувствах, успокоить, приласкать, - и снова можно быть свободным. Выйти на терраску, вдохнуть свежий аромат распускающихся роз, и полюбоваться вечером. Через полминуты этот мальчишка должен явиться.
Расчет Асмодея оказался верен. Как, впрочем, и всегда. Его Анри, маленький невинный Анри, безусловно заинтересовал юного негодяя, но при этом вызвал в нем раздражение и даже некоторую долю презрения – гремучая смесь, которая должна оказаться роковой для бедняжки Анри. И окажется, а как же! Играть – так играть. До конца.
Пожимая ему руку, Ренье не соизволил даже снять перчатку. Нет, разумеется, Асмодей, как логично было бы предположить, подобное пренебрежительное отношение в смертных поддерживал и даже порой поощрял. Гордыня, как ни крути, – это просто прелесть. Но вот тут уже просто вопиющее хамство! Да уж, попадись наглец кому-нибудь другому, он бы жестоко поплатился за подобное поведение. Но самолюбие Асмодея задеть было крайне трудно, если вовсе возможно. Демон, не подверженный тщеславию?! Именно так, Асмодей всегда был большим оригиналом. Хотя скорее всего, он попросту прекрасно сознавал, кем является на самом деле, и в связи с последним плевать хотел на то, как на него смотрят и что о нем думают смертные. Тем более, сейчас он в образе.
- Через пять минут, на террасе. – Не просьба и не приглашение. Приказ, требующий беспрекословного исполнения. Разумеется, все, как ты скажешь. Асмодей едва удержался от самодовольной усмешки. Его всегда просто умиляла та самоуверенность, с которой вели себя обреченные, пока еще не знали, с кем связались.
Анри смущенно пролепетал какие-то дежурные вежливые приветствия и похвалы хозяйке праздника – сестре Ренье. Быть может, и ее прихватить за компанию? Хотя, пожалуй нет, можно будет поручить кому-нибудь, если будет настроение. Девчонка пуста и неинтересна. Но, кстати говоря, может и посопротивляться. И даже устоять, ведь она не просто влюблена в своего брата – она его по-настоящему любит. А те, кто любят искренне и беззаветно, вполне могут противостоять демону. Если захотят, разумеется. А вот это уже интереснее… Но все же нет, в другой раз.
От наметанного глаза Асмодея не ускользнули и те тайные знаки внимания, что совсем не подобает оказывать собственной сестре. И то, что Ренье незаметно для всех шептал ей на ушко… Нет, демон не подслушивал, в этом не было необходимости – все и так понятно. Разумеется, тут изначально не обошлось без вмешательства Асмодея, как, впрочем, и любая связь подобного рода. Свечку он, конечно, не держал, но был, если можно так сказать, «идейным вдохновителем».
Спустя пару минут мальчишка уже освободился от назойливой сестрицы и незаметно выскользнул на террасу. Даже раньше времени, ну как же так?! Асмодей печально вздохнул. Терпеливо выждав положенные «пять минут», он последовал за Ренье. На улице приторный запах роз и резко свежий – вечернего воздуха – перебивал пряный запах смерти. В саду кто-то умер буквально несколько минут назад. Но к делу это не относилось.
– Сударь, Вы, верно, хотели о чем-то поговорить со мной? – дрожащим от волнения голосом проговорил Анри, в нерешительности застыв посреди террасы.
Розы в цвету. Ренье находил розы цветами вульгарными, похожими на напомаженных кокеток, ряженных в пышные уборы. У него было весьма своеобразное чувство прекрасного. Что любил, так это нарциссы. Символ смерти и печали, он и сам был олицетворенным Нарциссом.
Мальчишка явился. Точно, секунда в секунду. Предсказуемо, так правильно и так.. обычно. Ренье еще больше разозлился. Этот Анри притягивал его, как притягивает красивая кукла из фарфора ребенка с витрины магазина. Эта неиспорченность богатсвом и Светом, эти щенячьи ихумрудные глаза, они манили Ренье. Манили и вместе с этим вызывали стойкое и невесть откуда взявшееся желание красоту эту испортить. Уподобить себе. Уничтожить и растоптать… Ренье чувствовал, как ярость поднимается в нем сильным зверем, как кровь стучит в висках. И это невинное: « Вы хотели поговорить со мной?» – окончательно взбесило его.
Да, маленький поганец, я хотел бы поговорить с тобой. О трудах и философии Маркиза Де Сада я хотел бы поговорить с тобой…И не только поговорить… Не время…Еще чуть-чуть и ягуар выпустит когти, а пока – еще разок поманить мягкой лапой…
Милая улыбка, ничем не выдающая внутреннее состояние. Легкомысленное:
- Пройдемся? – Серые глаза приветливо и загадочно сверкнули, отражая скудный отсвет неполной луны.
Пели цикады. Аккуратно подстриженные кусты скрывали от нежелательных глаз несколько беседок. В одной из них кокетка отталкивала настойчивого от ночи и вина кавалера, что читал ей какой-то легкомысленный сонет и при этом пытался поцеловать. Ренье про себя отметил, что отнекивалась профурсетка умело и не очень настойчиво, стало быть, молодчик не зря напрягает свою память и плетет ей про офицерские заслуги. Он будет награжден сполна.
Подслушивание и подглядывание Ренье терпеть не мог, и неважно, по какую сторону замочной скважины он находился, поэтому он тенью проскользнул мимо, не потревожив эту парочку.
Дальняя беседка, самая уединенная и к которой даже не была проложена дорожка была сегодняшней избранницей Ренье. Впрочем, она была его избранницей нередко – куда как чаще многих любовниц. Да чего уж там, всех любовниц. Пока Ренье шел, тихонько и грациозно, он ни разу не обернулся –он прекрасно знал, что Анри последует за ним привязанным щенком. Новорожденным утенком.
Юноша поднялся на низенькую ступеньку и, облокотившись на перила, только тогда изволил повернуться к спутнику лицом, и то - скрестив руки на груди.
- Ну? – кривоватая ухмылка, полная осознания собственной власти и превосходства, циничная и ожидающая – и все равно ему шла.
– Пройдемся? – снова приказ. Невооруженным глазом было заметно, что терпение мальчишки уже подходило к концу, он едва сдерживался. К чему спрашивать? Разумеется.
Асмодей прекрасно видел и в полной темноте – привычка, что поделать? – но все же пришлось пару раз споткнуться для правдоподобности. До абсолютного слуха демона из разных концов сада то и дело долетали неискренние признания и восхищенные вздохи, бездарные, отвратительно декламируемые, стихи, пошлые разговорчики… Настоящий нерукотворный памятник этой скудоумной эпохе. Именно поэтому Асмодей всегда предпочитал чувствовать, а не слушать. Но ведь и уши тоже не заткнешь. Куда как более интересен запах смерти. Пустой смерти – не было ни боли, ни страха, и предсмертной агонии. Внезапная бессмысленная смерть. Но где же убийца? Немного отстав от Ренье, Асмодей огляделся. Никого подозрительного. Не имеет значения, это все равно не в его юрисдикции.
Беседка сделана грубо, но, тем не менее, довольно милая. В первую очередь своим уединением. Асмодей не удивился бы тому, что ее построили именно по приказу юного Ренье. А может быть и нет, какая разница? Почему же ты не позвал меня в свои покои, достопочтимый господин? Их оккупировала прекрасная Селестина? Неужто малыш Анри недостоин того, чтобы его кровь запачкала твой ковер? Или просто захотелось подышать свежим воздухом? Ну так он тут не особенно свежий.
Постепенно, совершенно незаметно для человеческого взора, движения Анри становились все более плавными и грациозными, все более манящими. Как-то «случайно» так получалось. Догнав своего спутника, Анри остановился, положив руку на перила, таким образом оказавшись в опасной близости от своего соблазнителя, глядя на него снизу вверх. Дыхание Ренье выдавало его с потрохами. Ох, дитя мое, да ты просто в бешенстве!
Но что он рассчитывал услышать от Анри? Мальчишка же круглый идиот, он даже не догадывается, для чего его сюда привели. Безмозглый агнец, покорно идущий на заклание. Асмодею на мгновение стало даже как-то лениво придумывать очередные нелепицы, произносимые от лица его героя. С каким самодовольным презрением Ренье взирает на него. Вот было бы забавно сейчас взглянуть на лицо засранца, яви демон свой истинный облик. Хотя бы частично. Одного блеска глаз в темноте вполне было бы достаточно. Ведь все вы смелые до тех пор, пока чувствуете собственное превосходство, пока считаете, что вы в безопасности.
Вокруг беседки витали запахи духов некогда побывавших здесь красавиц… и красавцев. Отвратительный приторный коктейль. И еще запах крови. Крови потерянной невинности и потерянных жизней. Здесь все ими пропиталось. Если вы полагаете, что следы ваших преступлений когда-нибудь исчезнут, то вы непростительно ошибаетесь. А уж следы крови и вовсе ничем не вывести. Вы можете сотни раз поменять белье, одежду, мебель, снести ко всем чертям эту беседку и весь этот дом, великолепный сад сравнять с землей. Запах гнилой крови – все, что после этого останется.
– Сударь, я, право, не понимаю…
– Хватит играть, я все равно тебе не верю. Действуй! – все же Асмодей не смог удержаться от своих традиционных фокусов.
Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие. Власть и вседозволенность, уверенность в себе до такой степени развратили юного герцога, что он даже поленился играть, подготавливать мальчишку. Право, эта такая смертная скука – каждый раз обольщать и соблазнять, тонко и осторожно подталкивать к тому, чтобы мысль о любви с мужчиной или любви запретной возникла словно бы сама по себе. Играть, пока привязанность, любовь и восхищение или страсть не станут куда как важнее, чем запреты. Это было тонко, это было нужно, это было скучно. Ренье сейчас хотел совсем другого.
Мальчишка был просто развлечением куда как более приятным конечно чем, Клариссинда – так ее, кажется, звали? Краем сознания отметил, что она, вероятно осталась в зале – и это было хорошо. Не будет у Селестины лишних поводов для ревности.
И зачем стараться ради удовлетворения своих страстей, Анри ведь не полный идиот. Неужели впервые слышит его имя? Неужели действительно думает, что с ним сейчас будут вести светские беседы о красе небосклона? Притворяется? Хотя, эти невинные изумрудные глаза разве могут лгать?
Сейчас проверим. Ренье мысленно усмехнулся. Взял за подбородок, властно и покровительственно, посмотрел в глаза и, не дав как следует осознать и возразить, притянул ближе. Теплые губы с легким привкусом миндаля и вина прикоснулись к губам мальчика. Обманчивая нежность, обманчивая ласка. Растягивая удовольствие от полного обладания, оттеняя его и добавляя новые грани. Не спеша, осознавая свою силу и заманчивость. Это и есть то, отчего трудно отказаться. То, чего нельзя не осудить. То, что называется порок. Что с того, что приличие - наиболее чтимый из всех законов общества. Он наименее важный.
Веселый голосок раздался совсем рядом:
- Монсеньеры, и Вы же потом упрекаете нас в нескромности?
Ренье и бровью не повел. Словно бы их застали за невинной беседой на отвлеченные философские темы. Отстранил мальчика, ответил приветливой улыбкой:
- Радость моя, ужель это ты?
- И тебе повезло, мой противный кузен, что это именно я, а не твой дядюшка, – хихикнула кокетка, сложив веер и игриво-легкомысленно стукнула спустившегося к ней Ренье по плечу, - Мы только что вернулись.
Затем зеленые глаза девушки остановились на Анри. Оценивающий взгляд быстро стал восторженным.
- Какая прелесть! Как Ты мог, мой противный кузен, прятать от меня такое сокровище?
- Анри, это Сандрин, - повел плечами Ренье. Сандрин, невысокая и полненькая, напомаженная и густо накрашенная, тем не менее была очаровательна. Ее детская непосредственность привлекала и очень шла. Немногим старше Селестины, она была куда как взрослее и испорченней.. Веселый легкий нрав и богатая фантазия плюс любовь к плотским утехам сделали ее соратницей Ренье во многих похождениях. Вот и сейчас она хотела поучаствовать. Ренье был не против.
Сандрин протянула мальчику руку для поцелуя и обольстительно улыбнулась.
Само собой, Ренье подчинился мысленному приказу Асмодея. Как же иначе. Запудрить мальчишке мозги, – ведь его грязная душонка, его совершенно неискушенные, как бы ему самому там ни казалось, мозги поддаются влиянию поболее, чем у многих, в первую очередь из-за гордыни, поглотившей их целиком, – на это достаточно и пары минут, а потом можно с ним делать все, что заблагорассудится. Но это было против правил. Собственно говоря, правил-то никаких и не было, Асмодей придумывал их сам прямо на ходу. Но как раз таки они, эти самые правила, делавшие игру абсолютно непредсказуемой, не позволявшие фавориту сразу одерживать безоговорочную победу, и были, пожалуй, единственным развлечением, все еще приносившим некую радость пресытившемуся, вечно скучающему демону. И теперь он, в который уже раз, зарекся лезть в мысли своей жертвы. По крайней мере, этой.
Ренье чуть было не набросился на Анри, минуя всю свою традиционную игру в любовь, да что уж там, хотя бы во влюбленность. Но неимоверное тщеславие все же заставило его сдержаться. Браво! Однако этот поцелуй его был каким-то слишком уж… дерзким? Нет. Грубым? Нет. Слишком страстным – да, верно. Неужели, детка, ты вовсе разучился быть нежным? И неужели твои жертвы настолько в тебя влюблены, что этого совсем не замечают? Или только бедняжке Анри так повезло? Но как же можно… ведь этот бедный мальчик за свою недолгую жизнь, должно быть, никого и не знал-то, кроме парочки-другой своих деревенских подружек… Асмодей настолько вжился в роль, что уже начал придумывать своему герою биографию. Но тут новая мысль, а точнее, новый вопрос захватил внимание демона. Но кто же был первым у тебя, а? Кто сделал это с тобой? Кто сделал тебя ТАКИМ? Уж Асмодею было прекрасно известно, что у всего в этом мире есть свои истоки. Однако, покопавшись в тайниках своих знаний, ответа на этот вопрос демон не нашел и решил отложить его решение до лучших времен. Все равно определяющего значения он не имел.
Сперва Анри инстинктивно отпрянул, впрочем, не особенно далеко, так, чтобы Ренье мог по-прежнему легко до него дотянуться, ну а вскоре и вовсе сдался на милость герцога. Будучи погруженным в свои размышления, демон не забывал изображать недоумение – испуг – шок – осознание – понимание – удивление – восхищение – удовольствие. Кажется, в таком порядке, верно? Или с парой предпоследних он напутал? Юноша неловко отвечал на поцелуй своего обольстителя, не рискуя что-либо предпринять, не понимая, должен ли он предпринимать что-либо, и, в этом случае – что именно он может предпринять. Уж чему-чему, а невинным поцелуям Асмодей вдоволь научился у своих невинных жертв.
И все бы было хорошо, но тут… Внезапное появление юной потаскушки грозило все испортить. В этом саду едва не стало на один труп больше. Мгновение отделяло девчонку от гибели. Однако волна гнева моментально схлынула, лишь слегка опалив сознание демона, но не успев его воспламенить. Нельзя же разрушить такую чудную иллюзию невинности, одним неловким движением разорвав глотку девчонки или сломав ей шею.
- Какая прелесть! Как Ты мог, мой противный кузен, прятать от меня такое сокровище?
Какая еще «прелесть»?! А впрочем, стоило ли Анри удивляться тому, что эти двое относятся к нему как к вещи. Ведь эта самая Сандрин вполне стоила своего приятеля. Ручка, небрежно протянутая для поцелуя. Обойдешься. Пора бы малышу Анри проявить зачатки разума. Бесцеремонно взяв Ренье за руку, юноша приблизился к Сандрин, свободной рукой обвив ее талию, привлек к себе и прильнул к ее губам. Разумеется, все это он делал не так, как должен бы Асмодей, а как Анри – неуверенно, с явным выражением вроде «кажется, это должно быть как-то так». Впрочем, для Сандрин от этого поцелуя повеяло могильным холодом. «Пошла прочь. Убирайся!» – вот что она почувствовала, едва ее коснулись губы «сокровища». Небольшое несоответствие формы и содержания. Да, Асмодей не был тщеславен, но кто сказал, что он не был мстителен?
– О Боже мой, он мертв! Мертв! Помогите! – отчаянный женский вопль из глубины сада. Асмодей без труда догадался о его причине. Ну и к чему кричать, дорогуша? Кто-то там мертв, а убийцу вы все равно уже не найдете. Раз самому архидемону это не удалось… Так зачем же людей беспокоить?
– Не пойдем туда. Только не сейчас, умоляю, – прошептал Анри, оторвавшись от Сандрин. И, хотя он смотрел в глаза девушки, слова эти, естественно, были обращены к Ренье.
Веер беззвучно упал в траву, а тонкие пальчики Сандрин сжали плечо юноши. От нее пахло недешевым творением Парижского парфюмера и чем-то неуловимо девичьим, словно еще не увядшим цветком сквозь приторный привкус Порока. Бровь Ренье поползла вверх, обозначая удивление и одобрение подобной прыткости «Тихони Анри». Однако столь приятное представление было прервано образом самым неприятным:
– О Боже мой, он мертв! Мертв! Помогите!
Сандрин удивленно хлопала глазами, ее личико скривилась от непонимания и страха. Впрочем, фантазия человеческая в попытке логически и заурядно объяснить необъяснимое способна на многое. Она приписала это могильное дыхание крику ужаса и соответственно своей впечатлительности и интуиции.
Ренье, разумеется, открыл рот, чтобы выразить свое мнение по поводу трусости мальчишки и того, с какой стати Ему не появляться на месте преступления? Нужно было успокоить гостей и вообще – не к лицу это сыну герцога отсиживаться в беседках в компаниях провинциальных Д`Эстенов в то время, как в его саду происходят такие вещи (и без его, заметьте, ведома). Кроме того, ему хотелось удовлетворить свое любопытство. Но, вместо кучи спесивых слов, Ренье ответил к полной своей неожиданности:
- Хорошо.
Сандрин пойдет проверит, и если в моей персоне возникнет острая необходимость, вернется. Не так ли, Сандрин?
Девушка и сама была рада поскорее покинуть их. Широко распахнутые глаза выражали сильную тревогу, если не сказать - ужас. Она, подобрав юбки, практически бегом бросилась в центр сада.
Неожиданно для себя он вспомнил свой первый раз. Момент был в самом деле неуместный для ностальгично-меланхоличного самокопания. Но образ зарождающегося лета, тринадцатого лета, и приторный и аромат запретного плода сквозь тонкую нотку жимолости. Рыжие кудри, рассыпанные по траве и томный взгляд из-под опущенных ресниц той, что знала прекрасно о своей красоте. О своем опыте и превосходстве. Еще в воспоминании была скрипка и письма. Письма, брошенные в камин женской ручкой, письма, что сглодало послушное пламя. Она была замужем. Ренье усилием воли встряхнул неприятно всколыхнувшее и посмотрел на Анри.
Не без помощи Асмодея он уже совершенно забыл о неприятном происшествии, подпортившем прием, и вновь вплотную пододвинулся к Анри, практически нависая над хрупким мальчиком.
- На чем мы остановились? – прозвучал тихий вопрос. Вкрадчивый, интимно приглушенный голос создавал иллюзию долгого знакомства и даже некоторого родства душ. Обманчивую, ибо как известно, у одного из них души не было вовсе, а другого же – заплыла пороками, словно жиром и вот-вот должна была угаснуть.
С чего вдруг Ренье посчитал поведение Анри трусостью – а ведь именно так он и подумал – это же была просто просьба. Просьба не покидать мальчишку. Просьба даже не Асмодея, а самого Анри. И ты теперь во всем будешь ему потакать?! Нет, так нельзя, так не интересно. Больше не смей этого делать! Кукловод мгновенно отпустил случайно захваченное сознание Ренье, и даже нитки обрезал. Но то, что парень совсем не сопротивляется, оказалось неприятным сюрпризом.
И вот тут Асмодея наконец озарило. Не очень приятное, надо сказать, озарение. Вот ведь я плагиатор! С самокритикой у демона всегда был полный порядок, а если бы у него была еще и совесть, ему стало бы сейчас жутко стыдно. Одновременно и смешно, и даже обидно как-то. Он ведь не выдумал этого своего Анри, а нагло стащил его образ у первого попавшегося парнишки. А в результате получился почти шедевр. Шедевр, чье авторство принадлежало не Асмодею, а… Ну, вы поняли, кому. Хуже того, демон так заигрался, что совершенно нечаянно прихватил и душу несчастного мальчишки. Вот почему тот умер так тихо и внезапно, вот почему Асмодею не удалось сразу раскрыть убийцу – на себя ведь не подумаешь. Печально, теряешь хватку, друг мой. Но зато сразу стало ясно, почему у демона ничего толком сегодня не получалось – душа паренька путалась у него под ногами, заглушая все чувства, принимая на себя всю боль, что должен бы испытывать Анри, а через него и Асмодей. Зря вы думаете, что демоны не чувствуют боли. Чувствуют, еще как! Каждый шаг по Земле отдается им такой болью, от которой любой смертный просто сошел бы с ума. Поэтому большинство проклятых созданий из Ада и вовсе не высовываются. Но только не Асмодей. Боль – это стереотип. Стоит лишь перестать воспринимать ее как нечто негативное, и можно даже получать от всего этого удовольствие. Если человечество когда-нибудь поймет сию простую истину, оно уничтожит и Рай, и Ад в течение нескольких дней. У людей вообще-то масса преимуществ, о которых эти бездари даже не подозревают.
Но вернемся к нашему «Анри». Разумеется, звали его не так, да и выглядел он тоже как-то иначе, но это уже детали, важен лишь образ в целом. А ведь мальчишка до сих пор даже не понял, что умер. Асмодей сбросил с себя свой щит – несчастную истерзанную душу – подобно грубой перчатке, мешавшей его пальцам чувствовать. Ему словно дали пощечину. Потом сгусток боли ударил чуть ниже сердца, рассеялся и острыми иглами побежал по венам. Но зато все стало куда четче и яснее. Асмодей на мгновение зажмурился, проглотил эту боль, собрал воедино и, многократно усилив, направил в обратное русло. Дышать снова стало легко, зрение прояснилось.
Секунда слабости Асмодея осталась незамеченной, поскольку Ренье в это время был погружен в какие-то свои мысли. Именно в тот момент, когда демон пришел в себя, мальчишка тоже вышел из оцепенения. И снова стал тем, на кого Асмодей, собственно, и охотился. Ну что ж, в память о бедняжке «Анри», оказавшемся не в том месте, не в то время, надо сыграть как следует.
– На чем мы остановились?
– Сударь, я не понимаю, – срывающимся голосом пролепетал он, доверчиво глядя на Ренье, – Ваш... поцелуй... Это же не правильно… Этого не может быть… Но… это так… прекрасно, – тут по сценарию на глазах малыша должны бы выступить слезы, но, видимо, в актерском мастерстве Асмодею стоит еще поупражняться, поскольку ни единой слезинки он так из себя и не выдавил.
Что поделать, издержки профессии. Впрочем, мог бы и не стараться, эгоцентричный подонок голубых кровей все равно не заметил ровным счетом ничего. Он притянул мальчишку близко – так близко, что Анри почти уперся носом в грудь Ренье. Снова тем же повелительным жестом взял мальчика за подбородок. Растерянный лепет по большей части раздражал и лишь немного тешил самолюбие, и Ренье поцеловал юношу снова – на полутон настойчивей и куда как развязней. Кроме того губы герцога ласкали не только уста Анри, но и прикасались к бьющейся жилке на шее, согревая и щекоча частым дыханием.
В саду было шумно. Люди собирались вокруг трупа. Разные эмоции почти видимым ореолом кружились над ними, разные и такие ожидаемые: страх, удивление, любопытство, неприязнь, даже облегчение – что это произошло не с ними, печаль - созерцательная такая: «Ах, он был так молод», сочувствие и возбуждение. Да-да, кое-кто из гостей находил мертвого юношу чертовски привлекательным зрелищем. В чем-то он был прав, ведь смерть действительно порой бывает ностальгична и очаровательна.
Однако восклицания, сердобольные выкрики и стенания толпы в отдаленной беседке слышны не были. Мотылек, что трепетал крылышками на перилах, был единственным зрителем развернувшегося действа, отвратительного с точки зрения пресловутой тетушки морали. И зря, Сократ, Александр Македонский, Микеланджело, Шекспир – они бы, возможно, нашли картину прекрасной.
Ловкие руки проворно избавили мальчишку от одежды – от той, что могла бы помешать. Рубашка и жилетка Ренье не мешали. Ему так больше нравилось: одежда привносила некий оттенок спонтанности. Пренебрежительное отношение даже к самое прелюбодеянию – он и в этом оставался верен себе. Не отрываясь от ласк, Ренье потянулся за припрятанной специально для таких случаев баночкой с ароматным маслом, но вместо нее с некоторым удивлением обнаружил бутылку вина, к тому же початую. Что же, так даже лучше, - мысленная усмешка и вопрос, на который уже предполагался ответ, единственно возможный:
- Вина?
Не дожидаясь ответа, Ренье плеснул немного красной жидкости себе на чресла и, откинувшись на спинку, посмотрел мальчику в глаза.
Давай, малыш Анри, удиви меня.
Первым делом Асмодей позаботился о том, чтобы никто из смертных, если вдруг окажется рядом, не заметил их с Ренье. На всякий случай. Просто небольшая пелена, даже не отнимающая у него ни сил, ни внимания.
Тем временем Ренье нравился ему все больше. И почему это говорят, будто смертные не могут доставить демону удовольствие? Очень даже могут, если их правильно использовать. Правда, в большинстве своем после этого бедняги не выживают. Увы. А с другой стороны, как же это приятно – порой быть слабым и ведомым! Отдаться на милость грязного развратника. Иногда Асмодею этого так не хватало. Так почему бы и нет? Почему бы сегодня не позволить мальчишке чуть больше? Это ведь возможно только сейчас, пока Ренье еще не знает, с кем имеет дело, и позволяет себе доминировать.
Где-то между делом Асмодей заметил – хорошо, что любовничек не полез ему под рубашку. Ибо последнее могло бы закончиться для наглеца фатально. Все дело в том, что Асмодей отказался от острых перепончатых демонских крыльев и теперь на спине его два больших уродливых рубца вместо крыльев ангельских – их не скроют никакая маскировка, никакие перевоплощения. А видеть их никому не позволено. Смертным – тем более. Эти шрамы можно считать, пожалуй, единственным серьезным комплексом демона. Единственным действительным признаком его слабости.
– Вина? – довольно вульгарно и банально. Но зато всегда срабатывает. Просто потому, что не предусматривает отказа. Ну а почему бы и нет? Игра продолжается, верно?
– Разумеется, я же совсем еще не пьян.
Без малейших колебаний Анри медленно подошел, опустился перед Ренье. Во взгляде его блеснул азартный огонек. Язык неспешно нарисовал черточку по внутренней стороне бедра Ренье. Потом другого. Жаль, вино сухое, Асмодей такое не любит, ну да ничего. Анри наслаждался своей абсолютной властью над собственным искусителем, ведь в его руках сейчас было все – его страсть, его желание, его слабость. А, значит, и его сила. Но это для Анри, для Асмодея все происходящее совсем не ново.
Наконец раскрасневшиеся губы мальчишки добрались до вожделенной цели. Пока только легкий поцелуй, пара нежных прикосновений, едва уловимо скользнуть вниз-вверх, еще поцелуй. Всего лишь невинная игра, но желаемый эффект уже достигнут.
Грязному развратнику оставалось только удивляться, где маленький Анри мог такого понабраться. Ведь, по идее, у него могли быть только парочка провинциальных дурнушек… Впрочем, с таким учителем, - еще один повод для самодовольства, ну конечно, как же без этого.… Его ласки были такими легкими, что навевали воспоминание о прикосновении бабочки, но вместе с тем чертовски действенными. О, если бы только Ренье мог узнать суть причину подобной прыткости юноши… Но пока он не знал, а потому справедливо считал себя хозяином положения, а заказывание музыки своим законным правом. Впрочем, с первым желанием ухватить парнишку за уши и грубыми толчками самому заставить ласки пойти куда как дальше невинной игры, Ренье все же справился, ограничившись лишь ласкающим жестом, и рука лишь зарылась в волосы мальчишки. Но запас терпения у Ренье всегда отличался поистине забавными размерами.
Бутылка вина опустилась на землю перед мальчишкой, прозрачно намекая на то, что от него ждут.
- Сначала сам, - искренне считал, что тем самым оказывает мальчику услугу, и даже удивился собственной мягкости. Ведь у Анри, по идее, еще не было подобного опыта, а возиться в чужой крови – удовольствие оно конечно пикантное весьма, да только у мальчишки отпадет все желание.
- И не отвлекайся, - ладонь снова легла на затылок, почти нежно, но настойчиво. Нет, Анри определенно был чем-то совершенно особенным, из ряда вон. Такого у герцога не было никогда. Не прошло и пары минут нежного, захватывающего блаженства, как Ренье готов был с рычанием набрасываться на мальчишку. И в этот раз этому желанию уступили.
Анри торопливо поднят с пола и уложен спиной на прохладные гладкие доски, обозначающие сиденье. Последний раз Ренье взглянул в глаза своего юного любовника, выдавая лихорадочный блеск собственных глаз, словно спрашивая. Хотя к чему это, даже если бы мальчишке сейчас вздумалось противиться, разве его желания кого-то интересовали?
Грубое, граничащее с насилием проникновение, навалившись всем телом. Тяжелое надсадное дыхание, лицо, бывшее когда-то прекрасным, а сейчас искаженное гримасой похоти, капельки пота, выступающие на разгоряченном резкими, ритмичными движениями стройном теле герцога. Анри бы запомнил это именно таким.
Вцепившись в плечи Ренье, ногтями разрывая в клочья его рубашку и до крови расцарапывая его кожу, Анри кричал и извивался в объятиях своего любовника – от боли или от удовольствия? Увы, Асмодей ни того, ни другого не испытывал, а потому скромно ушел в тень, позволяя действовать своему подопечному. Для демона это всего лишь невинная игра по сравнению с тем, что... Но это не важно. Единственное, что действительно радовало, так это то, что наконец Ренье показал свое истинное лицо. И лицо это нравилось ему куда больше.
Суть искусства обмана заключалась в том, что Анри с самого первого момента постоянно менялся в зависимости от того, как вел себя Ренье, но при том придерживаясь исключительно своей главной цели. Объект же игры вовсе не замечал этих метаморфоз – герцог уже не помнил того робкого неуклюжего мальчишку, которого видел менее часа назад, он был уверен в том, что Анри был таким всегда – нахальным и развязным, но чертовски (в буквальном смысле) привлекательным. Это был один из самых тонких и самых сложных фирменных трюков Асмодея.
Анри же времени зря не терял. Сперва поймал ритм Ренье, ловко под него подстроился, следуя навстречу интенсивным толчкам, а потом и вовсе сам начал его задавать, то ускоряясь, то едва ли не замирая, практически руководя своим «учителем». Предпоследнее действие развернувшейся трагикомедии неотвратимо подходило к концу. Судорога удовольствия пробежала по телу герцога. Ну вот малыш Анри и получил его. Разве не этого ты добивался, милое дитя? И будет с тебя. Теперь очередь Асмодея.
Нежно прижавшись к едва дышащему любовнику демон чуть слышно, тем самым, настоящим своим голосом шептал ему в ухо, практически касаясь его губами:
– Как же нехорошо, Ренье. Ведь я совсем еще ребенок. Был ребенком. Теперь вся жизнь наперекосяк… А что же твоя сестрица? Не ревнует? Ах, да! Она же не знает. Так ее обманывать, – легонько прикусил мочку уха Ренье. – Перечислить тебе всех? Я о каждом знаю. О каждом, чья кровь на твоих руках, о каждом, чья жизнь тобою сломана. Но ты не бойся, – легкий поцелуй в шею, – я никому не скажу. Это останется нашей маленькой тайной. Ведь тот кинжал у тебя в ножнах для меня, верно?
Ослабив свои объятия, демон немного отстранился. Анри окончательно канул в небытие. Дав Ренье немного времени, чтобы собраться с мыслями, Асмодей продолжил:
– Ну так что же ты медлишь? Я безоружен. Я даже сопротивляться не стану. Убей – и, может быть, тебе за это отпустят парочку грехов. А впрочем, тебе это уже мало поможет.
Пора переходить к действию заключительному, на сцену наконец вышел главный герой, он же режиссер действа.
Весь лоск, вся порода и киченье «голубой кровью» слезли с герцога старой шелухой, ненужным коконом. В какой-то момент пришло понимание, затуманенное и невнятное, что он, потомственный герцог Де ЛаРошфуко, с рычанием заколачивает напряженный до предела член в извивающегося под ним мальчишку. Да так, что беседка ходит ходуном. Так, что совершенно не думает о боли или удовольствии своего маленького любовника. Но осознание не смогло остановить неминуемое: навалившись всем телом, с рычанием впившись зубами в плечо мальчишки, Ренье излил в него семя лихорадочными толчками сладкой судороги.
Ни одна женщина, будь то куртизанка, любовница, сестра, мать; ни один юноша - никто из множества побывавших в объятиях герцога не мог бы доставить такого наслаждения, что подарил маленький Анри. Но долгого плаванья по медленно стихающим волнам удовольствия в программке кукловода не значилось.
@темы: твари в моей голове, ориджинал, тварьчество, личное, Лис играет, отыгрыш
-
-
25.06.2011 в 23:00-
-
25.06.2011 в 23:04-
-
25.06.2011 в 23:05-
-
25.06.2011 в 23:05-
-
26.06.2011 в 00:16